— Что стоишь, мать твою? Связывай! — заорал, обращая к летчику даже не лицо — оскаленную серую маску.

И Чиваркин, не менее облепленный мошками, готовый выть от боли, которую вызывало своими укусами это дикое и бесчисленное воинство, принялся разрезать ножом захваченные майором стропы и связывать подтаскиваемые стволы.

Сумасшедшая рубка продолжалась до вечера; сосенки одна за другой с прощальным треском падали на кустарник — майор еще имел силы подталкивать их сапогом. Чиваркин складывал «материал», затем, тихо матерясь, обвязывал, вспоминая о морских узлах и отхватывая ножом от мотка новые и новые куски. Близкая Кэш шумела и рвалась куда-то за поворот: время от времени проплывали по ней мимо двух оборванцев ветви, палки, поднятый течением топляк. Дождь ходил по реке волнами, пар не рассеивался. Нависали над Тэшем едва видимые в тумане близкие горы…

— Все, капитан, толкай, — приказал Крушицкий, оказавшись на скользких бревнах кое-как сработанного плота и бросая рядом с собой две длинные ваги. Вещмешок и топор уже лежали в его ногах.

Чиваркин толкнул — метра два-три отделяло его, все еще стоящего на берегу, от неуклюжей калитки.

— Что стоишь? — крикнул преследователь неподвижно застывшему Чиваркину. — Оглох?

— Ты же его шлепнуть хочешь, — сказал Чиваркин, от усталости и безнадеги впадая в неожиданное для него самого бешенство, — я же вижу.

— Врать не буду, — согласился тот. — Шлепну, как последнюю тварь. Я и тебя, капитан, в случае чего шлепну. Так что не дергайся. Лезь.

— Не полезу, — сказал Чиваркин.

Плот заметно сносило: река уже взяла судьбу калитки в свои руки и все более уверенно и властно толкала ее.

— Лезь! — приказал майор.

— Не виноват Демьянов! — яростно закричал в ответ Вася. — Не виноват он! Из-за меня вылетел…

— Будешь залезать?

— Нет.

Плот неумолимо влекло на быстрину Тэш.

— Поставить бы и тебя к дереву, да пули жалко, — крикнул непримиримый Крушицкий. — Черт с тобой. Подыхай здесь.

К удивлению взбунтовавшегося Чиваркина майор не схватился за свой ТТ. Нет, он схватил вещмешок, зубами рванул завязку, засунул в горловину руку. Что-то полетело теперь уже чуть ли не с середины Тэша в сторону бледного Васи. Плот понесло по реке. Особист повернулся спиной к Чиваркину, словно отрезая его от себя, и больше не оборачивался. Когда хлипкое сооружение с Крушицким наконец-то скрылось за поворотом, оставшийся в одиночестве летчик бросил взгляд себе под ноги — брошенное майором «что-то» оказалось банкой тушенки.

XVI

Майткон встретил Бессела Смита собачьим лаем, более походившим на вой, что оптимизма лейтенанту не прибавило. Вновь моросило. Над хребтами клубились тучи. Поселок прозябал в тени большой горы: два десятка домишек, деревянная церквушка поодаль, которую окружило смиренное кладбище, несколько моторных лодок на берегу Тэш, ряды пахнущих тиной и гниющей рыбой сетей (запах долетал даже до середины единственной улицы) — вот, пожалуй, и все, что видел любой, кого ненароком заносило в тот Богом забытый край. Да, был еще полицейский участок — в рубленой избе, судя по темным бревнам, древней и настолько низкой, что, входя в нее, приходилось пригибать голову: Трипп со Смитом еще убереглись, а вот вконец расстроенный Корт треснулся о притолоку — настолько сильно, что потребовалось вмешательство дока.

Несмотря на низкие окна участка, церковь из них была хорошо видна, равно как и могильные кресты, среди которых попадались и каменные. Ребята из Гарвардского географического общества, прочитавшие для сотрудников контрразведки курс лекций по истории края, в котором офицерам надлежало служить, недаром ели свой хлеб: так, благодаря их добросовестности Бессел узнал — еще в девятнадцатом веке нужда в людях заставила купцов Российско-американской компании переправить часть жителей побережья и островов во внутреннюю часть материка. Для каких целей алеуты и креолы — плоды греха туземных женщин и российских первопроходцев — оказались на Тэш, неизвестно (скорее всего, московским колонизаторам, не менее ушлым, чем их коллеги из Британии и США, требовалась рабочая сила), но именно так в землях, принадлежащих атапаскам, появился Васильевск (или, позднее, Майткон). Много воды утекло с тех пор; все смешалось: племена, одежда, обычаи — однако кое-что оставалось незыблемым, в том числе алеутское поселение в самом центре Аляски, в котором наряду с потомками алеутов и креолов проживало некоторое количество атапасков и эскимосов, и недоверчивость обитателей Майткона к подобным Смиту пришельцам. Не обошло Майткон и золотое помешательство — Тэш оказалась еще одной жилой, чуть менее плодоносной, чем конкурирующая Клондайк, а значит на недолгое время поселок стал местом проживания для хлынувших сюда со всех сторон бедолаг, имущество которых часто состояло из самодельных сит и лопат. Найденный в 1898 году возле Майткона одним таким бродягой внушительный самородок вызвал приступ повального сумасшествия, в результате чего случилась в тех местах история, о которой Бессел вспомнил лишь позднее, разбирая «полет» вместе с Хиггинсом в кабинете базы Лэдд-Филд.

В тот же злополучный день ему было не до воспоминаний. Местный коп Фрэнк Данилов, коренастый задумчивый старожил, слушая Неторопливого Бесси, немилосердно дымил трубкой: его нисколько не интересовало плохо скрываемое возмущение доктора, задыхавшегося от вонючего дыма. Всем — и клетчатой рубашкой, и заправленными в сапоги брюками, и широкополой войлочной шляпой, которую, войдя следом за гостями, Данилов бросил на дощатый стол, — он походил на своих соплеменников, встретивших «грумман» на берегу и попавшихся им в селении: выглядел хозяин здешней тайги обыкновенным местным охотником.

Заглянувшему в избу аборигену-помощнику полисмен что-то тихо сказал: тот послушно кивнул и скрылся.

— Еще раз покажите, где вы потеряли своего пилота? — попросил алеут, окутывая стол, на котором была развернута карта, дымными клубами. Бессел, разгоняя рукой проклятый дым, показал.

— Мы обошли всю округу. Спустились к Тэш. Прочесали ельник. Не осталось никаких следов. Ровным счетом ничего.

— А советский летчик? — поинтересовался Данилов.

— Он будет здесь дня через два-три, — сказал Бессел.

— Вы в этом уверены?

— Да. Русский соорудил себе плот.

— С чего вы взяли?

— Вырубленный внизу сосняк. Я нашел обрывки строп. Мы обнаружили бы его на реке, когда летели сюда, но помешала облачность.

— Значит, тело там, на делянке, обезглавлено? — продолжал спрашивать представитель закона. — Руки оторваны?

— Да, — Бессел был само спокойствие.

Помощник Данилова — худенький, щупленький — внес в избу медную бочку с краником. Парень держал ее за специальные ручки. Поставив странный предмет на стол, алеут бросился вон и вскоре вернулся с подносом, на котором позвякивали жестяные кружки, фарфоровый заварочный чайник и чашка с кусками сахара.

— Самовар, — не поднимая от карты головы сказал Данилов.

Доктор удивленно поднял брови.

— Чай, — пояснил полисмен. — Думаю, чай не помешает.

— Я предпочел бы виски, — пробурчал себе под нос док.

— Есть водка местного приготовления.

— Увольте от этой бурды. Кстати, что значит «самовар»? — повернулся Трипп к Неторопливому Бесси. Босс только пожал плечами. Данилов кивнул помощнику — тот ловко и быстро одну за другой подставлял кружки под отвернутый краник бочки, наполняя их кипятком. Все последовали примеру хозяина, с удовольствием сделавшему несколько глотков. Впрочем, ни Смит, ни доктор, ни безутешный Корт, самым нелепым образом потерявший друга, блаженство копа не разделили. Кирпичного цвета, густой, пахнущий дегтем чай отличался поистине лютой крепостью. Облегчением для гостей было хотя бы то, что хозяин, взяв кружку, на время позабыл о своей трубке, не преминув осчастливить вытряхнутым из нее пеплом цветочный горшок на подоконнике.

— Мы потеряли целый день, мистер Данилов, — вежливо сказал Смит.